- Ну, как бы, это… - умирающим голосом прошелестело нечто вампироподобное.  Он страдал у окна, освещенный ярким солнцем, и, почему-то не горел и не таял. Его собеседник приготовился услышать нечто непечатное (ибо молодой человек всю жизнь работал на радио) и с недоверием оглядел чулан, в котором они находились. Абсолютно дубовый стёол, полусгнившее кресло, унитаз и биде, вешалка со слюнявчиками, нависшая прямо над зеркалом - все это не внушало талантливому журналисту доверия.

- И это все? - прикрыв глаза, презрительно спросил полуобернувшийся вампир, указывая на поистине вавилонскую башню из аудиокассет, возвышавшуюся над столом, - запомните, никакой пленки не хватит, чтобы записать всю историю моей несчастной жизни. 


Слегка обидевшись, молодой человек выглянул из окна и кивнул головой в сторону двух автофургонов с надписью "SKC" на бортах.

- Иногда за вечер я беру по три-четыре интервью, - гордо заявил он. Но часто несут такое фуфло…

Вурдалака передернуло. Его жизнь - фуфло? Эх, если бы этот бумагомарака был курицей, или крысой…

- Я вас удовлетворю, - бросил он свою привычную фразу.

- Ну и чудненько, - журналист достал патронташ, наполненный батарейками, - итак, начнем. Пол, возраст, национальность, сексуальная ориентация…

- Стоп! - собеседник прервал вошедшего в раж репортерика, - так дело не пойдет. Говорить здесь буду я. И какого Лес… лешего мы сидим в темноте? Лампочка, что ли, перегорела?

- Но я… я… думал, что вампиры не любят света…

Собеседник повернулся к нему спиной и чуть-чуть наклонился. Слава Богу, лица его не было видно, но что-то в этой неподвижно застывшей фигуре насторожило юношу. Он уже видел такое, когда однажды пришел на вечеринку к Майклу Джексону. В это время вампир по старой привычке поднес спичку к лампочке Эдисона, но затем, чертыхнувшись, ударил себя по крутому лбу и дернул за веревочку. Свет залил незнакомца, и журналиста едва не стошнило на месте.

- Мать твою!.. - все, что мог выдохнуть он.

Лицо вампира было перекошено многовековым страданием. Слезы из глаз лились не переставая, а губы дрожали, словно у нищего на паперти. Более жалкую картину было себе трудно представить. На фоне всего этого студня выделялись глаза. Зеленые, как горка тараканьей морилки. Кошмар… Вдруг он улыбнулся, и журналисту стало страшно от этой сардонической ухмылки.

- Восхитительно, правда?

Юноша вздрогнул и перевел взгляд на когда-то безукоризненно сшитый черный фрак, видимо, снятый вампиром еще во время великой эпидемии чумы с какого-то покойника. От того же "дома мод" были и сорочка с галстуком, которые давно приобрели оттенок цвета "морской болезни" (а как же: под цвет глаз). Его густые волосы были туго стянуты на затылке, причем настолько, что покрасневшие от слез глаза "темного гостя" были явно выпучены сверх меры, да и язык очень уж часто и не вовремя вылезал изо рта.

- Почему вы не убегаете? - несколько озадаченно спросило существо.

Журналист издавал нечленораздельные звуки, но вел себя стойко. Подавив очередной приступ рвоты, он махнул рукой: дескать, все нормально. Ладно, материал, похоже, обещает быть интересным, а значит, денег на визит к гастроэнтерологу хватит.

Вампир с треском рухнул в кресло и, жутко осклабившись, приказал:

- Включайте свой ундервуд и не бойтесь, я вас прошу, - и слезы хлынули с новой силой. Он перегнулся через стол и схватил репортера за плечо острыми, как гвозди, пальцами (сколько же он не ел, бедняга?).

- Вы ведь опубликуете мое интервью? - жалобно вопросил вампир.

Что мог сказать юноша, когда его рука уже была готова отвалиться?
Они начали.

- Вы ведь не всегда были этим?

- Конечно, нет. Это произошло в трехтысячном году до Рождества Христова (наш герой не силен в истории и здесь и дальше частенько путает даты - прим. авт.).

Журналист, ошеломленный такой точностью, попытался прикинуть, что же в то время жило на Земле, и были ли на свете динозавры, прежде чем задать следующий вопрос.

- Как это случилось?

- АААА! Не перебивайте!! Я сам все расскажу! - заистериковал вампир. Короче… - его голос задрожал еще больше, а на столе образовалась приличная лужица, - мой младший брат погиб.

Наступила пауза. Журналист вытер собеседнику лицо платком и отжал его в биде, после чего разговор продолжился.

- Может, вы не хотите об этом вспоминать?.. - робко произнесла акула пера.

- Нет-нет. Все в порядке. Кому я только уже об этом не рассказывал… Так вот. У меня было картофельное поле неподалеку от Брно.

- Так вот почему вы пришепетываете.

- Да? Ой, я уж и жабыл. Джа ладжно, шерт с ним. Наверное, из-за этого картофельного поля я и стал вампиром - до чего надоело питаться этими клубнями! Но, благодаря этому треклятому полю, мы жили неплохо. Даже сумели купить раздолбанный клавесин. Точнее, раздолбанным стал он после того, как на нем стала играть моя сестра. После этого печального события мне пришлось пройтись по нему кувалдой, дабы прекратить издевательство. Помню жуткие какофонические аккорды и комаров, прилетавших с болот за нашей кровью. Помню заросли чертополоха за окном, а сами болота периодически издавали странные звуки. В этой глуши дубовая мебель (другой я никогда не держал) мне казалась восхитительной, а музыка - печально необходимой. Нам нравилось, что окошко мансарды заросло крапивой - мы так любили зеленые щи. Что и говорить, всем, кроме младшего брата, было хорошо. Он все время ходил, как опущенный. В воду. Мы так любили ездить в Прагу по выходным, а он - нет. Ему больше нравилось ухаживать за козой Ганой и следить за тем, чтобы она не потоптала картофель. При этом он молился за то, чтобы Гана как можно чаще ходила на поле - ведь иначе ему просто нечем было бы заняться.

Я построил для него хлев неподалеку от дома, и брат пропадал там целыми днями. Я так не мог. Иногда я по вечерам приходил за ним туда. Он молча гладил Гану, а я, бесчувственный, рассказывал ему о комарах, рабах, болотах, крапиве и прочей ерунде. Он внимательно слушал, надо отдать должное, ибо не каждый мог выдержать это. Кстати, вам еще не надоело? Нет? Так вот, он хотел стать фермером, а я сказал, что не буду ему мешать, хотя козы - это так приземленно… А потом у него начались галлюцинации. Впервые это случилось, когда ему было пятнадцать. Мой брат был красив: мертвецки бледное лицо и огромные, как плошки, глаза. Когда я смотрел в них, мне казалось, что я стою в лесу перед избушкой на курьих ножках, а вокруг мертвые с косами стоять… Итак, у него начались галлюцинации. Он постоянно жил в хлеву, ничего не ел и, что самое ужасное, перестал ухаживать за Ганой. Навоз громоздился горами, бегали блохи, и ничто не могло остановить это разложение. Дни и ночи он стоял на коленях и молился. Через год я встревожился. Целый час я смотрел на него из дупла старого дуба (повторяю: мое любимое дерево). Потом он мне все рассказал. Он рассказал, что ему явились все святые и хором повелели ему продать все, что у нас есть и купить новую козу - Гана скоро умрет от того количества колтунов, что брат развел в ее шерсти. Своих денег у него, естественно, не было, иначе какой бы из меня был хранитель домашнего очага. Значит, я должен был все продать.

- И вы продали?

- Как бы не так. Я любил своего брата, но не до такой же степени! Я чуть не умер от смеха, когда он мне это сказал. Он озверел и бросился на меня с вилами. Я забрался на самое высокое дерево и стал оттуда плеваться, приговаривая, что брат, должно быть, рехнулся и что теперь-то я немедленно разрушу хлев, что построил для него. Какой же я негодяй! Ведь я любил его… Иногда мне казалось, что он - прирожденный фермер, но это длилось до того момента, пока его желание не встало у меня на пути. Если бы кто-то другой рассказал мне, что ему явились многорукая Кали и пророк Мохаммед, собирающие подберезовики, я бы, несомненно, поверил. Но поверить собственному, нежно любимому брату - увольте. И я, проклятый, довел его: через мгновение брата не стало - он в отчаянии бросился грудью на рог Ганы, которую я в последствии приказал зарезать к поминкам. Многим показалось, что это я толкнул его на козьи рога. Я был потрясен смертью брата, даже бредил, но все же даже в бреду предпочел никому не рассказывать о его галлюцинациях. Мне не хотелось, чтобы кто-то узнал, что он хотел стать ненормальным фермером.

На похоронах, за ляжкой жареной Ганы, мать поведала собравшимся, что в хлеву произошло нечто ужасное, делая при этом страшные рожи в мою сторону. Сначала ко мне, потрясая уликой - козьим рогом, - явились полицейские и долго допрашивали. Затем пришел священник, призывавший покаяться в убийстве двух тварей: двуногой и четвероногой. Я же всем им говорил, что вообще ничего не знаю ни о каком брате, и уж тем более, ни о какой козе. После этого, я два дня провел возле гроба брата, подавляя в себе непристойные желания. Остановило меня только начавшееся разложение - запах был невыносим. Я уже было взял лом, и попытался открыть ему глаза, но не смог - настолько я ослабел.

- Правда? - с ужасом спросил журалист.

- Ага, - ухмыльнулся вампир, впрочем, не переставая рыдать, - но хватит перебивать. Я решил продать наше поле. Мне осточертели дом и хлев. Я продал их одному забулдыге и забыл обо всем. Мы переехали в Брно. Но мысли о брате, увитом земляными червями не оставляли меня. С одной стороны, мне хотелось раскопать его, а с другой, я очень боялся кладбищ. Часто, находясь в сильном подпитии, я видел перед собой его череп с костями и при этом, почему-то, очень хотелось есть. Это было невыносимо. Мне снилось, что я уговариваю его простить мне те плевки с дерева, но он только отвечал: "Piss off!"". Я пил денатурат… то есть абсент без закуски и шнырял по окрестным оврагам в поисках приключений. Я хотел умереть, но опять же, не до такой степени, чтобы наложить на себя руки. Я даже призывно качал бедрами на темных улицах, но маньяки не появлялись - сразу же разбегались.

Но однажды меня нашел вампир. Он сделал свое дело, вытер рот моей же манжетой, после чего выкинул в помойный ящик, словно недоеденный гамбургер. Там меня и обнаружил утром дворник и метлой гнал до постели за нарушение общественного порядка. В страхе я снова стал ждать смерти, но дворник скоро ушел. Тогда я позвал священника и рассказал ему о злосчастных плевках, но святой отец засмеялся и покрутил пальцем у виска.

Он предположил, что в хлеву, должно быть, было очень уж много козьего помета, и неудивительно, что мой брат поскользнулся на лепешке.

После этого я рассердился и едва не забил священника ногами.

- В таком состоянии? К тому же, за что? Ведь падре, наверное, хотел успокоить вас?

- Этот…редиска хотел окончить мои страдания. Так издеваться над собой я позволить не мог. Я бил его сковородкой, затем надел ему на голову кастрюлю и стал колотить сверху поварешкой. Ну и наконец защекотал до страшнейшей икоты. Если бы меня вовремя не вырубили, надев на голову урну, священник был бы мертв.

Вечером же ввалился тот паразит, что меня укусил. Он вошел через чулан и при этом тлетворно не постучал в дверь, из-за чего застал меня врасплох за неприличным занятием. Он рассказывал что-то о своей кровожадной жизни, требовал отдать ему картофельное поле и вообще нес всякую противную мне фигню. В итоге он предложил стать таким же упырем, как и он и, хоть меня тошнило при одной мысли об этом да еще и страшно хотелось умереть, я согласился. Уж сам не знаю почему. Знали бы вы, как я рыдал, глядя на свой последний рассвет!..

Голос вампира утонул в спазмах и икоте. Ностальгия взяла свое. Потом стало на мгновение тихо, и было слышно, как на улице орали пьяные.

- Вы скучаете по рассвету? - спросил журналист.

- Да в гробу я его видел! - закричал вдруг вампир, и осекся.- Ладно. Тот гад - а звали его Лестат - хотел заполучить мое поле и только поэтому решил даровать мне вечную жизнь. Отец Лестата ослеп, глядя на своего сына, и тот должен был ухаживать за ним за счет нашей картошки.

Вечером следующего дня мы приехали в Брун-ду-Ляк (свое поместье я называл сам). Я гостеприимно расположил старика в нашей лучшей комнате (там частенько лежали в карантине тифозные больные) и с незначительной помощью Лестата стал наращивать свой капитал. Но сколько ужасов мне пришлось пережить! Мое превращение началось с того, что этот крокодил загрыз надсмотрщика, а я стоял рядом и старался не смотреть на безобразие, хотя Лестат велел наблюдать - чтобы в будущем не падать в обморок при виде крови. Мне пришлось смотреть, как надсмотрщик визжит и барахтается под Лестатом. Потом мужчина умер, а убийца стал ржать. Мне же было очень плохо - возникло ощущение, что я заболел гайморитом, мененгитом и лихорадкой одновременно. Плюс начался дикий понос. Лестат просто катался по полу. Он сказал, что когда я стану вампиром, тоже буду смеяться. Никогда такого не было - если я убиваю, я плачу.

Пока мы пинали тело убитого ногами, пытаясь инсценировать нападение местных гопников, мой разум неожиданно восстал из-под более высокого интеллекта Лестата. Но вот незадача: от такого напряжения воли со мной произошел несчастный случай. Вампир тут же учуял запах и со словами "ах ты маленький засранец" впихнул меня в экипаж и увез оттуда подальше. Тогда я стал просить его убить меня, но тут же заткнул уши - настолько оглушительно загоготал Лестат. Но я был упорен: как заведенный повторял "убей меня, убей меня", пока тот не озверел. Он бросился на меня, но я, так страстно желавший смерти, врезал ему между глаз. Тут он вообще зашелся: "А я думал, здесь кто-то хотел умереть!". Отсмеявшись, Лестат подошел ко мне и противным голосом сказал: "А ты симпати-ичный!",- и вновь придал лицу ехидное выражение. Затем посерьезнел: "Ладно, сейчас я высосу твою суррогатную кровь до последней капли, а ты скажи мне, где лежит тазик. Так, на всякий случай". Хмыкнув, он впился зубами в мою шею.

От страха журналист стучал зубами так, что соседи начали колотить в стенку - кто это там хулиганит. Парень закашлялся, заерзал и даже нечаянно рыгнул, отчего сидевший напротив вампир заплакал еще горше.

- От прикосновений Лестата я потерял сознание, а очнулся от страшного чавканья, которым он сопровождал распивание моей крови. Затем Лестат остановился и поднес руку ко рту и с хрустом прокусил ее. Облив меня кровищей он не остановился и сунул свою окровавленную лапу мне в рот: "Пей!". И я стал сосать. Кровь. Кошмар… Чем больше я сосал, тем больше обострялись мои чувства. Я услышал ужасный грохот и подумал, что слышу звуки биения наших с Лестатом сердец. Но все оказалось прозаичнее: местная восточная диаспора неподалеку праздновала Курдам-Байрам.

Журналист чуть не упал в обморок. Обмахав его полотенцем, вампир попытался продолжить, но юноша перебил его:

- Подождите, подождите! У меня кончается пленка.

Достав мобильник, репортер набрал номер "SKC" и немедленно договорился о поставке еще двух грузовиков с аудиокассетами. Теперь вампир мог продолжить.

Подавив очередную кровавую отрыжку, я наконец-то отважился взглянуть на Лестата, но очередная порция глюков опять все испортила – раньше он казался мне похожим на Тома Круза, теперь же передо мной стоял не кто-нибудь, а сам Шварценеггер, с огромным автоматом на груди. Я словно прозрел, увидел мир совсем другим. Я стал хватать Шварценеггера за бицепсы, чувствуя, что откуда-то снизу ко мне приливают жалкие остатки жизненных соков, а тот громко ржал и скалил зубы со знаменитой щербиной. Это было страшно. Татары вконец охренели и дубасили в барабаны, словно сумасшедшие, а тут еще и дикий смех Шварца… Увидев, что я не в себе, урод еще больше распалился и нарочно стал гоготать мне в ухо. Этих перезвонов смеха мне не забыть никогда… “Хватит хватать меня за руки, педик. Иди-ка лучше, соверши омовения, и не дай Бог тебе влюбиться, если ты этого не сделаешь – девки сдохнут от вони”. К сожалению, он был прав: я обделался и довольно коричнево. Но тепло в штанах не отвлекало меня от тяготных мыслей о рассвете, который я никогда больше не должен был увидеть; наоборот, это даже согревало меня в ту холодную ночь. Однако, прошло немного времени, и я снова убедился, что Лестат прав: в заднице началось жуткое раздражение, я почувствовал дикую боль. Тяжело превращаться из человека в засранца… В поисках бумаги я ринулся обратно, натолкнулся на Лестата и вырвал у него из рук листочек. Увы, только после использования оного выяснилось, что это один из моих договоров о продаже картошки. “Что со мной!?”, - завопил я, пытаясь вчитаться в непонятные, словно выведенные лапой динозавра, буквы. “Ты обосрался, только и всего. Не нервничай, тебе же не впервой… У тебя есть спички? Надо сжечь хоть одну – здесь сильно воняет…”.

“Щас сдохну!!!”, - меня было не остановить. “Подумаешь, нежданчик. С каждым бывает”, - хладнокровие Лестата довело меня до слез. Он должен был рассказать мне, какую выгоду могу я извлечь из моего нового состояния, чтобы я беспрепятственно забыл обо всем, что связывало меня с бытием; должен был доказать, что запах дерьма и запах ночных фиалок схожи. Он только жалел мои подштанники, которые, видимо, также планировал сделать своей собственностью. Вдруг Лестат хлопнул себя по лбу: “Я забыл тебе купить в аптеке гематогена! Ну и осел же я!”. Я бы с удовольствием посмеялся бы, представив себе Лестата в роли осла-вампира, но от рождения скудное воображение помешало потехе. “Милашка”, - придурошным голосом продолжал Лестат, - “давай поспим сегодня вместе. Приходи в мой гробик, погремим косточками… Г-мм…” , - и сладострастно облизнулся. Слово “косточки” привело меня в такой ужас, что жизненные соки, бродившие внизу живота, резко спали до уровня плинтуса. Я не хотел с ним спать, так как думал, что Лес начнет смеяться над моими размерами.

Плачущий вампир от волнения ни с того ни с сего перешел на какую-то дребедень, и журналисту пришлось немало постараться, чтобы вернуть разговор в прежнее русло.

- В это время до нас донесся зычный рев лестатовского отца. “Прийди ко мне, сынок!”, - вопил он, - “ибо вновь ни хрена не вижу я”. Лестат подбежал, сменил ему распорки на глазах и попытался было уйти, но старик потребовал бутылку яблочного уксуса и зубок чеснока. Вампир разозлился и сказал, что ему, в конце концов, надоело выполнять идиотские поручения, но, тем не менее, дошел до моего (!) огорода и вырвал оттуда пучок чеснока. “Об уксусе даже не думай! Опять ведь начнешь в глаза закапывать, слепенький ты мой!”. 
- Простите, - перебил журналист.

- Молча-а-а-а-ть!!! – взревел зверюга и подпрыгнул на стуле. – Извините, нервы расшатаны, - тут же спокойным голосом продолжил он, - что вы хотели спросить? 
- Вампиры же, говорят, боятся чеснока и крестов… 

- Что ты несешь!!!! – опять заорал …уи – Нет-нет, дорогой (опять спокойно), это всего лишь выдумки, предрассудки. Многие считают, что нам и на кресты смотреть нельзя, нельзя смотреть на мусульманские полумесяцы и даже японские пагоды должны, по идее, внушать нам отвращение. Но я до сих пор люблю лишний раз подымиться от распятия, поколбаситься в церкви, позатыкать уши во время заповеди священника. Это все так забавно, - вампир смахнул набежавшую слезу. 

- А осиновые колы? 

- О-о-! Это так здорово, они так приятно щекочут разные места… И не только осиновые, но и еловые, березовые (они такие мягкие) и даже бетонные. Так что все это – брэд сабачый! Извините, сегодня на полдник была грузинка… 

Журналист хотел было закурить, взял в руки пачку, но она моментально расклеилась – настолько потными были руки.

- Что было дальше? 
- Дальше мы отправились отрывать гроб Лестата. Как я уже говорил, спать с ним я не хотел, но когда я снова робко спросил, не будет ли мне больно, вампир в очередной раз рассмеялся. Несколько раз я пытался вылезти, но он постоянно утягивал меня обратно. “Учти, скоро рассвет. Если выглянет ласковое солнышко (он передразнил меня), ты превратишься в груду силоса. Уймись и перестань лупить меня ниже пояса – не хочу становиться равным тебе”. Мы лежали в позиции 69, и мне было страшно противно, хотя Лестат был чистоплотным вампиром и ему-то как раз приходилось очень нелегко. Я спросил его, не умер ли он, на что ответом было хриплое прерывистое дыхание. “Еще нет. Но если так пойдет и дальше, к вечеру я не только задохнусь, но и разложусь на частицы,” – прокашлял Лестат. Я не придал значения его словам и благополучно заснул. Проснулся на удивление свежим и бодрым, чего нельзя было сказать о моем соседе. Он изрядно позеленел и его беспрерывно тошнило. “Какой нежный”, - не без ехидства подумал я – “каких-то три года не стирал панталоны, а ему уже дурно”. Правда, стоит отметить, что пока я спал, мое тело очистилось окончательно и от этого воздух в гробу был действительно немного спертый.

На следующий вечер мы отправились за другим гробом, для меня, так как слабак Лестат отказался провести со мной еще одну ночь. Я не слишком жалел, потому что в тот момент, когда он нагнулся, чтобы распотрошить вытащенный из могилы саркофаг, я понял, что этот тип мне совершенно не нравится. Хотя не все поймут, что я имел в виду…

Разговор был внезапно прерван диким криком журналиста – пепел с его сигареты упал ему прямо в штаны. Запахло паленым мясом. Вампир плотоядно облизнулся, но сумел удержать себя от того, чтобы полакомиться хот-догом.

Провопившись, журналист слабым голосом смог продолжить беседу.

- Вы хотите сказать, что вам не понравилась… э-э-э-э… м-м… 
- Именно… Я всегда предпочитал юнош с милыми незначительными недостатками. Например, без ноги, с тремя ягодицами, повышенной волосатостью. Это и настраивало меня на романтический лад. Лестат же был идеален, и это страшно бесило. Особенно, когда пришлось ехать обратно, в Брун-ду-Ляк. Я постоянно ловил отваливающиеся части тела, а вампир ржал надо мной. 

Вдруг журналист почувствовал, как к его мужскому достоинству прислонилось что-то холодное.

- Шутка! – улыбнулся ..уи. 
- Но как вы успели? 

- Я, знаете ли, опытный фокусник, - позевывая, объяснило чудо. – Хотите еще раз? 

И снова гениталии акулы пера подверглись ласкам кровососа. Тем не менее, он продолжал:

- Брун-ду-Ляк к нашему возвращению кишел, как клоповник. Во-первых, труп надсмотрщика оказался уже изрядно протухшим, и мои рабы ужасно отравились, пытаясь приготовить себе щи. Во-вторых, в спальню уверенной походкой ввалился “слепой” отец Лестата, до этого успевший выбить в семейном тире все мишени. Естественно, что на весь этот бардак слетелись полицейские. Лестату потребовалось немало усилий, чтобы избавить одного из них – самого симпатичного - от моих ухаживаний. Он привязал меня к одному из наших дубов и только так я, хоть и фальцетом, смог отвечать на вопросы. Я сказал, что надсмотрщик подвергся наказанию за то, что ослепил старика за неположенную стрельбу в тире. Все вышло гладко. 
Однако проблемы с рабскими желудками не закончились. Скоро оказались загаженными все сортиры, и тогда все пожалели об утрате надсмотрщика. Пришлось передать управление двум смышленым парням, которые приблизительно знали, сколько будет дважды два. Тогда я еще не знал, что именно они поймут первыми – хозяин какой-то не такой. А пока расскажу о моем первом распрекрасном раскровавом убийстве. До сих пор страшно вспомнить! Подстроил же его, разумеется, самым подлым образом Лестат. Профан несчастный!

- Профан? – переспросил журналист. 
- Еще какой! В его хилый умишко не могла прийти мысль о том, что кровь животных гораздо вкуснее человеческой. Человек хочет жить; человек – это звучит гордо! В конце концов, человек может и постоять за себя. То ли дело – животные… Маленькие, беззащитные, бессловесные… Писк, и его уже нет. Отлетела на небко душонка… Нет страданий, нет угрызений, никто не будет их искать. Зато потом так приятно жалеть их владельцев!

(продолжение следует)