Опубликовано: "ЛО", № 3, 1995. (с) М.Одесский. Все права защищены. 

Миф о вампире и русская социал-демократия 

          (литературная и научная деятельность A.А.Богданова)

                                                    I

На первый взгляд, трудно отыскать темы более далекие друг от друга. Идея вампиризма - порождение мифологического сознания, марксизм - рационально-материалистического. И все же темы эти взаимосвязаны: русские марксисты в поисках решения конкретны х политических задач обращались к архаическому опыту, традиционно изучавшемуся маргиналами-оккультистами. На исходе XIX столетия самым популярным "эзотерическим героем" стал Дракула, позже превратившийся в своего рода символ XX века, и осмысление его деяний в фольклоре и литературе существенно повлияло на развитие русской социал-демократической доктрины. I Румынский господарь Влад III, более известный как Дракула (1431-1476), происходил из рода Басараба Великого, правителя Валахии (1310-1352), в тяжелой борьбе отстоявшего независимость своего государства от Венгрии/1/. 
Дед Дракулы - воевода Мирча Старый (1386-1418) - благодаря своей государственной мудрости и военным удачам заслужил славу румынского Шарлеманя, хотя в итоге признал себя вассалом Османской Турции. Но тут уж у него просто не было выхода. В XV веке православная Валахия ока залась яблоком раздора для двух супердержав - Венгрии и Оттоманской Порты. За Венгрией стояло тогда все католичество, предпринявшее очередное наступление на православие, Порта же, борясь за лидерство в исламском мире, претендовала и на лидерство глобальное. Сохранить независимость, воюя на два фронта, не представлялось возможным, однако уступка Венгрии повлекла бы католизацию страны, а Порта в религиозной политике отличалась большей терпимостью. Мирча Старый выбрал меньшее зло, на его, конечно, взгляд. Борьба двух супердержав реализовывалась в смене хозяев валашского трона. Как правило, принц из династии Басараба, претендовавший на трон, уже занятый ставленником одной из держав, получал поддержку (финансовую, военную и т.п.) от ее соперницы. После чего претендент, опираясь на группу недовольных бояр, затевал смуту и, если удача ему сопутствовала, становился господарем.
Отец Влада III - Влад II - захватил престол в 1436 году, свергнув двоюродного брата при поддержке венгерского короля Сигизмунда Люксембурга. Но позже, уступая турецкому давлению, Влад II вынужден возобновить вассальные обязательства валашских господарей и отправить заложниками ко двору султана двух сыновей - Влада и Раду. Венгрия, конечно, тоже усилила давл ение, и Владу II постоянно приходилось маневрировать, изыскивая компромиссы. Тем не менее, в 1447 году он был убит по приказу регента венгерского королевства легендарного Яноша Хуньяди, а валашский престол занял новый венгерский ставленник. В 1448 году семнадцатилетний Влад предпринял первую попытку захватить престол. Воспользовавшись тем, что войска Хуньяди были разгромлены турками, Влад с турецкой помощью воцарился под именем Влада III. Но - ненадолго: венгерский протеже, соб равшись с силами, вернул престол. Он, однако, проявил излишнюю самостоятельность, и в 1456 году Влад III - теперь уже при поддержке Яноша Хуньяди - вновь вступил во владение отцовским наследством. На этот раз Влад III правил, сохраняя верность ро ду Хуньяди, и даже помог утвердиться на венгерском троне сыну Яноша - Матьяшу. Провенгерская политика пришлась не по нраву Турции, что и обусловило войну, начавшуюся в 1461 году. Влад III сам вторгся на территорию противника, и разгневанный султан Мехмед Завоеватель лично повел войска против взбунтовавшегося васса ла. Влад III рассчитывал на помощь двоюродного брата молдавского господаря Стефана Великого и короля Матьяша, однако надежды не оправдались. Родственник не только не пришел на помощь, но еще и попытался захватить валашскую пограничную крепость Килию, а Матьяш Венгерский не счел нужным ввязываться в войну, хоть и получил от папы Римского деньги на новый крестовый поход против турок. Оставшись без союзников, Влад III, тем не менее, продолжал войну, причем даже турки удивлялись его храбрости, жестокости и таланту полководца. Но силы были не равны: валашский господарь потерпел поражение и бежал во владения венгерского короля, бросив разгромленную армию. Новым господарем в 1462 году стал его брат Раду по прозвищу Красивый, а Влада III Матьяш Хуньяди заточил в темницу, инкриминировав бывшему союзнику сговор с турками. Историки спорят о том, насколько обоснованно был о обвинение/2/, но, в любом случае, Матьяш сумел оставить у себя папские деньги, избежав под благовидным предлогом нежелательной тогда войны с Турцией. В тюрьме Влад III оставался более десяти лет и получил свободу, лишь перейдя в католичество. Затем он женился на родственнице короля и, заручившись помощью Хуньяди, в 1476 году третий раз вторгся в Валахию. Владу III удалось захватить столицу, но вскоре он погиб в бою, причем обстоятельства его смерти до сих пор толком не выяснены. "Мировую известность" Влад III обрел еще при жизни. Главным образом - благодаря неистовой отваге и столь же неистовой кровожадности, которая даже в мрачную эпоху Позднего Ренессанса казалась паталогической. Он был немыслимо жесток и к врагам, и к союзникам, и к подданным: рубил им головы, сжигал, сдирал кожу, принуждал к людоедству, варил заживо, вспарывал животы, сажал на кол и т.д. и т.п. 
В сажании на кол Дракула особенно преуспел. В зависимости от социального статуса приговоренных колы различались по длине, диаметру, цвету, из них составлялись прихотливые геометрические фигуры - нечто вроде "сада пыток", где Влад III любил пировать на досуге, причем трупный смрад и стоны агонизирующих отнюдь не портили его аппетит. 
Вот почему в историю Румынии Влад III вошел под прозвищем "Цепеш" (букв. "Насаживатель-на-кол"). Даже в венгерской тюрьме Влад III, согласно древнерусскому "С казанию о Дракуле воеводе", оставался верен своим пристрастиям: ловил или покупал мышей и птиц, которых пытал, сажал на кол и обезглавливал/3/. Неистовость Влада III (в немецких источниках его называют "wutrich" - "неистовый", "изверг", "лютый"), похоже, изрядно надоела не только врагам, но и подданным - они и убили Цепеша. Согласно версии XV века, Влада III в бою приняли за турк а и, окружив, пронзили копьями, о чем, заметив ошибку, весьма сожалели/4/. 
Но если все так и было, то почему же Влад III, успев зарубить пятерых нападавших, не успел объяснить остальным, что он - их воевода? И зачем "скорбящие" соотечественники, о трубив голову мертвому господарю, послали ее султану? Кровожадную изощренность валашского воеводы европейцы обычно воспринимали в качестве некоей восточной экзотики, абсолютно неуместной в "цивилизованной" державе. Например, когда Джон Типтофт, граф Уорчестер, вероятно, наслушавшись об эффекти вных "дракулических" методах во время дипломатической службы при папском дворе, стал сажать на кол линкольнширских мятежников в 1470 году, его самого казнили за поступки - как гласил приговор - "противные законам данной страны"/5/. Историки различным образом оценивали роль Влада III. Одни видели в нем национального героя Румынии, защитника от мусульманской экспансии, борца с боярскими злоупотреблениями (К.Джуреску), другие считали Влада III беспринципным тираном, ничем не отлича ющимся от других государей-"макиавеллистов" Позднего Ренессанса, называли его правителем-"террористом", предтечей Сталина и Гитлера (Р.Макнелли и Р.Флореску)/6/. 
Однако, по общему мнению, репутацию вампира-чернокнижника Дракула приобрел лишь в конц е XIX века - благодаря воображению и таланту Брема Стокера (1847-1912), автора знаменитого романа "Дракула"(1897). Действительно, в письменных источниках нет упоминания о чернокнижничестве и вампиризме валашского господаря. Но если принять во внимание специфику этих источников, то выясняется, что фантазии английского романиста были отнюдь не беспочвенными. В XV веке, как, впрочем, и ранее, в Валахии не велись хроники - ни официальные (княжеские), ни монастырские. Сохранились лишь десятки писем самого Дракулы (на латыни и церковнославянском языке), да поздние записи фольклорных преданий о жестоком , ироничном, коварном, но мудром и отважном Цепеше. Что касается иностранных источников, то здесь наиболее значительны немецкие, венгерские, поздневизантийские и русские. 
Среди немецких следует выделить десятки печатных памфлетов XV века, повествующих о "садистических" деяниях господаря-изверга, а т акже аналогичной тематики стихи венского миннезингера М.Бехайма. Точка зрения венгров представлена итальянским гуманистом А.Бонфинио, автором латинской хроники, подвизавшимся при дворе Матьяша Хуньяди. Она мало чем отличалась от немецких текстов - о православном государе, сжигавшем католические монастыри/7/, писали католики. С большей симпатией относятся к Дракуле византийские историки XV века Дука, Критовул, Халкондил, но и они, главным образом, пересказывают истории о свирепых шутках Цепеша. На Руси же было популярно "Сказание о Дракуле воеводе", где основным преступлением Влада III объявлялась измена православию. 
Все истории о Дракуле напоминают анекдоты. Вот Дракула, встретив крестьянина в ветхой рубахе и узнав, что жена у него ленива, приказывает отрубить ей руки и посадить на кол: лентяйке руки не нужны - она и так безрукая, а потому и жить ей 
незачем/8/. Или, например, Влад, взойдя на престол, спросил у бояр, сколько господарей знал каждый из них, и даже самый молодой боярин перечислил семерых; тогда Дракула сказал, что век господарский короток из-за постыдных боярских интриг, а коль так, т о и бояре не должны жить дольше, чем их повелители - справедливость господарь восстановил на свой лад, повелев казнить собравшихся/9/. "Анекдотичность" сближает письменные источники с народными преданиями о Цепеше, что неудивительно. 
Нерумынские авторы, как правило, тоже основывались на рассказах очевидцев (или выдававших себя за таковых), т.е. на сюжетах, имевших фолькло рное бытование, ведь тогда повести о "чужой земле" и воспринимались как легенды. Следовательно, весь корпус "дракулических" текстов - по сути фольклорен, а у фольклора свои законы. Авторитетный исследователь С.Н.Азбелев в связи с этим указывал, ч то фольклор "очень редко сохраняет точность фактических деталей, но у него есть другое преимущество: эпос может хранить веками без радикальных изменений ту обобщенную оценку сущности события, какая отложилась в сознании широкой общественной среды"/10/ . Потому сведения о Дракуле надлежит интерпретировать не только в историко-прагматическом аспекте, но - и прежде всего - в мифологическом. Это касается самого имени, точнее прозвища Влада III Дракула. Федор Курицын, предполагаемый автор "Сказания о Дракуле воеводе", характеризуя Влада III, прямо говорит, что "именем Дракула влашеским языком, а нашим - Диавол. Толико зломудръ, яко же по имени его, тако и житие его"/11/. Тут русский книжник XV века допускает ошибку, хотя и не принципиальную. По-румынски "дьявол" - это "дракул", а "Дракула" - "сын дьявола". Прозвище "Дракул" получил отец Влада III, однако историки традиционно объясняют, что связь с нечистой силой тут ни при чем/12/. 
Отец Дракулы, еще не заняв престол, вступил при дворе Сигизмунда Люксембурга в элитарный Орден Дракона, основанный венгерским королем ("по совместительству" - главой Священной Римской исмперии) для борьбы с неверными, глав ным образом - турками. Орден этот, его элитарный характер и герб описаны Э.Виндеке, современником и биографом Сигизмунда Люксембурга/13/. Став господарем, Влад II по-прежнему относился к рыцарским обязанностям настолько серьезно, что повелел изобразить дракона - элемент орденской символики - даже на монетах, хотя изображение на монетах считалось сакральным, почему, кстати, фальшивомонетчиков и карали так жестоко. Соответственно, неуемный рыцарь и заработал мрачноватое прозвище: "Дракул" о значает по-румынски не только "дьявол", но и "дракон". И все-таки, излагая "эмблематическую" версию, даже её сторонники Р.Флореску и Р.Макнелли оговариваются: возможно, современники понимали прозвище господарей буквально. Смысл орденской символики государь не разъяснял всем и каждому, зато из ображение дракона вызывало у многих вполне определенные ассоциации. Опять же, Орден Дракона в качестве орудия борьбы с неверными выглядит довольно странно, а если учесть, что создавался он в эпоху небывалого распространения всякого рода ересей и че рнокнижничества, то возникает закономерный вопрос: не поклонялись ли рыцари дракону-дьяволу? Известно ведь, что прадед Сигизмунда Люксембурга - император Генрих VII - был почитаем тамплиерами, а после разгрома храмовников - в тайных организациях, пол агавших себя наследниками тамплиеров, сам же Сигизмунд, хоть и слыл ревностным защитником чистоты католичества, возвращал к жизни с помощью мага свою фаворитку графиню Барбару фон Чилли/14/. 
Прямых свидетельств того, что Влад II считался колдуном, нет, однако, если прозвище "Дьявол", немыслимое для христианского государя, все же закрепилось (вне зависимости от причин его появления), значит, в народном сознании сложилось соответству ющее представление. То же самое можно сказать и о Владе III. Чем бы ни было обусловлено прозвище господаря, оно сохранилось в фольклоре, т.е. информация, в нем заложенная, оставалась актуальной. Имя "Дракула" можно понимать и как "сын человека по прозвищу Дьявол" (Халкокондил именует "Дракулой" и Цепеша, и Раду Красивого - другого сына Влада II/15/), и как "приверженец Дьявола, следующий путями тьмы". Такого рода указания вовсе не обязательно относятся к области морали, чаще всего имеется в виду связь с не чистой силой. Не случайно замок Дракулы местные крестьяне, о романе Стокера не слыхавшие, даже в ХХ веке считали местом нечистым/16/. 
Примечательно и то, что многие "дракулические" предания повествуют о кладах, спрятанных валашским господарем, который непременно убивал ни в чем не повинных свидетелей, а подобные эпизоды характерны для легенд о колдунах и разбойниках. Клад не эквивалент банка, а ценность золотых монет и украшений опредляется не только их реальной стоимостью. Это, как указывает В.Я.Пропп, "утратившие свою магическую функцию предметы из потустороннего мира, дающие долголетие и бессмертие"/17/. В русском "Сказ ании о Дракуле воеводе" все прямо названо своими именами: жестокий властитель приказал мастерам изготовить специальные бочки, сложить туда золото и опустить на дно реки, после чего Дракула "мастеровъ тех посеща повеле, да никто ж увесть съделанного имъ окаанства, токмо тезоимениты ему диаволъ"/18/. Автор как бы расшифровывает миф, подчеркивая, что валашский господарь не просто тезка дьявола, но и действует словно колдун, по определению с дьяволом связанный. В контексте "колдовства" Дракулы стоит вспомнить об уже упоминавшемся нападении молдавского господаря Стефана Великого на крепость своего кузена Влада III. При осаде Стефан был ранен стрелой, тяжело заболел и отступил. Рана не заживала сорок лет, а врачи, выписанные из Италии и Германии, по таинственным причинам ко двору господаря добраться не могли, и в результате причиной смерти Стефана стала именно валашская стрела. История, по меткому замечанию исследователей, "дракулескная"/19/, т .е. анекдотически-загадочная, колдовская. Прямых свидетельств вампиризма Дракулы тоже нет, но зато есть немало косвенных. Так, в ирои-комической поэме Й.Будай-Деляну "Цыганиада" (опубликованной после смерти автора в 1875-1876 гг.) Дракула, возглавив армию цыган, борется с турками , злокозненными боярами и - вампирами/20/.
Известно, что Будай-Деляну использовал в поэме фольклорные сюжеты, потому указания на связь Дракулы с цыганами и вампирами особенно важны. Цыгане издревле считались народом мистическим, народом гадалок и кол дунов, а в том, что будай-деляновский Дракула не вампир, но противник вампиров, ничего удивительного нет: обычный для мифологического сознания сюжет-"перевертыш" - герой сражается с собственной ипостасью. Соответствующие намеки нетрудно найти и в описании гибели Дракулы. Разумеется, есть основания предполагать, что воины Влада III обратили копья против господаря по сообржениям страха и мести или ради турецкой награды, а голову отрубили, дабы по слать султану и тем самым выслужиться или наглядно подтвердить выполнение "заказа" - голова Цепеша была выставлена в Стамбуле на всеобщее обозрение. Но при всем том воины Дракулы действовали именно так, как обычай предписывал поступать с вампирами : тело кровопийцы надлежало пробить острым оружием/21/, а голову - непременно отделить от туловища. С этой точки зрения хварактерна также история могилы Дракулы/22/. Влад III был похоронен недалеко от места гибели - в православном Снаговом монастыре, которому его род покровительствовал. Кстати, согласно местному преданию, на территории м онастыря располагалась пыточная тюрьма Цепеша. В 1930-е гг. археологи провели официальное вскрытие могилы, но нашли там только следы осквернения - мусор и ослиные кости. Зато неподалеку обнаружилась идентичная по размерам безымянная могила, гд е лежали скелет без черепа и остатки одеяния, подобающего валашскому господарю. Интересно, что первый раз Дракулу похоронили напротив алтаря, а второй - под каменными плитами пола, похоже, с той целью, чтобы входящие попирали прах Цепеша. По мне нию исследователей, осквернили могилу и "перезахоронили" Дракулу монахи Снагова монастыря, причем сделали это на рубеже XVIII-XIX веков - как раз тогда, когда Й.Будай-Деляну и писал "Цыганиаду". Не исключено, что, почитая Цепеша - национального ге роя, соотечественники не забывали о другом его лике - Дракуле, кровопийце и чернокнижнике. Впрочем, если б не было мифологически-фольклорных указаний на вампиризм Цепеша, все равно было бы правомерно соотнести имя Дракулы с легендами об упырях. У румын существует поверье: православный, отрекшийся от своей веры (чаще всего принявший католичество), непременно становится вампиром/23/, переход же в католичество Влада III, некогда грабившего католические монастыри, безусловно, стал весьма впечатляющим событием для его подданных-единоверцев. Вполне вероятно, возникновение этого верования обусловлено механизмом своеобразной "компенсации": переходя в католичество, православный, хотя и сохранял право на причащение Телом Христовым, отказывался от причастия Кровью, поскольку у католиков двойное причастие - привилегия клира. Соответственно, вероотступник должен был стремиться компенсировать "ущерб", а коль скоро измена вере не обходится без дьявольского вмешательства, то и способ "компенсации" выбирается по дьявольской подсказке. Кстати, логика "компенсации" провоцирует и ныне появление "хоррорных" сюжетов о вегетарианцах-убийцах, палачах-активистах "Общества защиты животных" и т.п. В XV веке тема вероотступничества особенно актуальна: это эпоха наиболее интенсивной католической экспансии, что уже отмечалось выше. Именно тогда гуситы воевали со всем католическим рыцарством, отстаивая "право Чаши" (т.е. право причащаться Кровью Христовой, будучи католиками-мирянами), за что их и прозвали "чашниками". Борьбу с "чашниками" возглавил император Сигизмунд Люксембург, и как раз тогда, когда отец Дракулы стал "рыцарем Дракона", главным противником Ордена были не тур ки, а мятежники-гуситы/24/. 
Современники вполне могли видеть в Дракуле упыря, однако следует учитывать, что их представление о вампирах существенно отличалось от нынешнего, сложившегося благодаря литературе "ужасов" и кинематографу и восходящего к романтичской и неороманти ческой литературе, а также к преданиям XVII-XVIII веков. В XV веке упыря считали не разносчиком вампирической "эпидемии" (который, в свою очередь, был ранее заражен другим вампиром), но колдуном, чернокнижником, обязательно заключившим союз с дья волом ради благ мирских/25/. Такому колдуну-вампиру кровь нужна еще и для совершения магических обрядов/26/. К примеру, современник Дракулы знаменитый Жиль де Ре, маршал Франции, вошедший в историю изуверскими казнями и пытками, подозревался в колдовстве: предполагалось, что он, будучи магом, использовал кровь и внутренности жертв. Не исключено, что и "кровавые гекатомбы" Влада III воспринимались аналогично - колдуну-вероотступнику тем более полагалось быть изощренно жестоким, сладострастно экспериментировать с человеческим телом и кровью. Любопытная параллель есть и в русской литературе: колдун-оборотень из повести Н.В.Гоголя "Страшная месть" - вероотступник, причем именно перешедший в католичество, и он хранит в земле несметные с окровища. Итак, в основе стокеровской версии Дракулы-вампира - опора на реконструкцию мифа и реальные исторические документы. Практически каждой черте, приписанной Дракуле, можно найти то или иное обоснование, мотивировку. Вот, например, называет Сток ер своего героя "берсерком", объясняя это - не вполне убедительно с исторической точки зрения - родством Дракулы со скандинавскими витязями, известными беззаветной отвагой. 
Но, с другой стороны, здесь легко увидеть переосмысление эпитета "wutrich", ко торый в немецких источниках используется как по отношению к Дракуле, так и для характеристики "лютой" храбрости берсерков. Образы же Дракулы-предводителя отряда цыган, Дракулы, ведающего тайны древних кладов, Дракулы-упыря и чернокнижника - не прос то вымысел, но результат синтеза интуиции ученого и фантазии литератора.

II

Замысел мистического романа, позднее реализовавшийся в "Дракуле", Стокер вынашивал довольно долго - интерес к "таинственному" был обусловлен не только литературной модой, но и особенностями мировоззрения писателя: наряду с У.Б.Йитсом, А.Макеном и многими другими он постоянно посещал заседания Ордена Золотой Зари, одного из основных центров оккультного возрождения рубежа XIX и ХХ веков.
Выбор в качестве героя такого романа валашского господаря был обусловлен информацией, полученной от венгерского ориенталиста Арминия (Германа) Вамбери(1831-1913). Стокер счел необходимым упомянуть о Вамбери в романе: настолько велик был авторитет этого блестящего ученого, путешественника, венгерского националиста и англофила, что ссылка на "Арминия" (гл.ХVIII) придавала любым историческим экзерсисам вполне достаточную весомость/27/. Затем Стокер собирал сведения об историческом Дракуле, занимаясь в Британском музее (где, кстати, будет изучать Трансильванию один из героев книги)/28/.
Не обошлось и без "мистики". Как неоднократно указывалось, Стокеру приснился встающий из гроба мертвец, в котором писатель "опознал" легендарного Цепеша. Утвердившись во мнении, что валашский господарь был упырем, Стокер наделил его чертами, которые уже стали необходимыми атрибутами вампиров в романтической литературе - поэме С.Т.Колриджа "Джералдина", повести Дж.Полидори "Вампир", популярном романе-сериале "Вампир Варни", повести "Кармилла" Ш. Ле Фаню и др. Правда, Стокер не только следовал традиции, но и дополнил ее: так возник вампир-чернокнижник, заражающий свои жертвы "вирусом" вампиризма, повелитель сонма себе подобных чудовищ, обращенных им в новую "кровавую" веру. До "Дракулы" идея "заразного" упыря, вызывающего настоящую "эпидемию" вампиризма, толком не эксплуатировалась.
Стокеровского Дракулу традиционно изучали в качестве образцового героя паралитературы/29/, или же как персонификацию эротического "марева"/30/, так сказать, суперлюбовника, порождение фрустрированного сознания "цивилизованного общества". Однако плодотворен и другой подход. Стоит учесть, что "Дракула" - прежде всего, роман о чернокнижнике, созданный писателем-оккультистом. И если для массового читателя книга Стокера лишь "роман ужасов", то по замыслу автора "Дракула" еще и система оккультных символов, содержащая иной, "прикровенный" смысл истории о свирепом упыре. Вот почему, кстати, стокеровским романом увлекался известный теософ Ч.У.Лидбитер/31/.
В романе Дракула уже не валашский господарь, а правитель сопредельной Трансильвании. Разумеется, можно предположить, что писатель попросту ошибся, тем более, что в исторических документах, которые он изучал, имя Дракулы часто упоминается в связи с Трансильванией. И действительно, Цепеш там родился, и трансильванские немцы-католики (саксы), что в первую очередь становились жертвами набегов Влада III, разнесли славу о неимоверно жестоком властителе по всей Европе.
Но, похоже, Стокер допустил "географическую" вольность вполне умышленно: в XVII-XVIII веках у Трансильвании была дурная слава страны колдунов и ведьм. Повлияла на автора "Дракулы" и книга Э.Джерард "Страна за лесами" ("Transylvania" - букв. "Залесье"), где пересказывались местные легенды о чародеях. В частности, Джерард сообщает о преданиях, связанных с озером Германштадт - по мнению саксов, живших у озера, на берегах его находилась таинственная Шоломанча, упоминаемая в стокеровском романе школа Соломонова искусства, т.е. черной магии, а ректорствовал в Шоломанче дьявол. Сами же саксы считали себя потомками гаммельнских детей, уведенных Крысоловом, что свидетельствует о, так сказать, оккультном ореоле местн ости.
Влияние трансильванских преданий весьма ощутимо в романе. Согласно легенде о Шоломанче, там одновременно обучались десять будущих чародеев, и по окончании курса девять отправлялись в другие страны, десятый же оставался в школе. Стокеровский Д ракула обладает навыками, которые приписывались выпускникам Шоломанчи: он, к примеру, знает "язык птиц", т.е. в определенных пределах способен управлять миром природы - ветром, дождем, туманом, а также повелевать волками, летучими мышами, крысами, на секомыми. Примечательно также, что у Гоголя в "Страшной мести" предки оборотня - трансильванцы, и в Трансильванию, колдовскую страну, гонит его Гнев Божий.
Стокер постоянно напоминает "своему" читателю, т.е. читателю-единомышленнику, о науке "гримуаров" - трактатах по черной магии. Например, Дракула, дремлющий в гробу - дневном убежище вампиров - останавливает взглядом смертоносный удар подкр авшегося противника, и характерно, что повествователь уподобляет взгляд упыря парализующему взору василиска (гл.IY). Василиск в данном контексте не просто мифологическое чудовище, полупетух-полужаба, или же - по описанию Плиния Старшего - гигантский змей с гребнем на голове в форме диадемы, взглядом останавливающий даже птицу в небе. Для оккультистов "Царь змей" символизирует один из каббалистических Сефиротов, а именно - пятый, Geburah (Власть)/32/.
Каббалистические Сефироты - важнейший атрибут магических операций. В зависимости от намеченной цели, чернокнижник воздействовал на тот или иной Сефирот. Пятый - Сефирот Власти источник силы в деяниях "ненависти и разрушения"/33/, а в романе Драк ула к ним и устремлен. 
Как известно, существует несколько способов символизации Сефиротов. К примеру, знаки Сефирота Власти на "бестиарном языке" - василиск и волк, а на "языке планет" - Марс, что и понятно, ведь Дракула (исторический и романный) - потомственный в оитель, известный "лютой" храбростью. Соответственно, символ пятого Сефирота на "языке металлов" - железо, а у железа в оккультной традиции дурная слава: это металл разрушающий, порабощающий, металл скорби и смерти/34/. Наконец, на "языке чисел" с имвол Сефирота Власти - число "пять", т.е. пентаграмма, колдовской знак.
Не случайно и то, что в романе Стокера профессор Ван Хельсинг, своего рода специалист по борьбе с вампирами, использует чеснок для защиты от Дракулы. Массовый читатель (и, кстати, авторитетные комментаторы) видят здесь лишь фиксацию стари нных преданий: в фольклоре многих народов чеснок средство отпугивния нечистой силы. Однако на "языке растений" чеснок - один из символов того же Сефирота Власти/35/. Профессор не просто следует советам "народной медицины": изгоняя упыря-чернокниж ника, Ван Хельсинг сознательно воздействует на магический источник энергии Дракулы. 
С оккультной точки зрения обосновано и самое главное свойство Дракулы - жажда крови. Она обусловлена не только "нормативной" потребностью "твари кровососущей", но и надобностями чернокнижника. В частности, на "языке цвета" символ Сефир ота Власти - красный, цвет крови.
Согласно той же оккультной традиции, человек - микрокосм и построен он по тем же законам, что и макрокосм, организм человеческий содержит все необходимые составляющие. Мир "неживой", "минеральный" - представлен скелетом, мир "растительный" - "холодной жизни" - выражен в признаках пола (символика семени), тогда как мир "животный" представлен кровью, которую оккультисты считают носителем "теплой жизни", а значит, души. Поглощая кровь жертвы, вампир вовсе не следует специфической "диете", ему предписанной, - он таким образом похищает душу. Вот почему антропософы, пытавшиеся систематизировать оккультные знания, полагали, что у самых могущественных духов зла вампирическая природа/36/.
Стокер постоянно напоминает "читателю-единомышленнику" об оккультной символике крови. В частности, один из героев романа - душевнобольной Ренфильд, мистически связанный с Дракулой, одержим страстью к поглощению "живого" - мух, пауков, вороб ьев и т.п., причем в оправдание своей мании Ренфильд приводит библейскую цитату: "Кровь есть душа" (гл.XI). Однако безумец не столько цитирует, сколько "демонически" интерпретирует Библию - там у этих слов иной смысл. "Только строго наблюдай, что бы не есть крови, потому что кровь есть душа: не ешь души вместе с мясом" (Второзаконие, 12, 23).
Дракула - "Король вампиров". Находя все новые и новые жертвы, он множит число подданных, готовых следовать за ним, и в этом качестве сатанински копирует "Ловца человеков", а потому в романе укус монстра неоднократно назван вампирическим к рещением. Тут Стокер обыгрывает популярный в средние века афоризм: "Дьявол - обезьяна Бога". Кстати, идея дьявольского "обезьянничанья" эффектно передана в фильме Ф.Ф.Копполы "Дракула Брема Стокера" (1992): одна из центральных сцен строится на подчеркнутом параллелизме свадьбы христианской (православной) и свадьбы "вампирической", таинства причащения Крови Христовой и вампирического ритуала "причащения" крови челове ческой/37/.
В борьбе с вампиром, полагает Ван Хельсинг, недостаточно средств, предлагаемых наукой: чтобы одолеть колдуна, следует черной магии противопоставить белую магию, для чего и нужна наука "гримуаров". Профессор Ван Хельсинг - белый маг. Он, как и многие адепты "тайного знания" в XIX веке, пытается совместить научные и оккультные методы: жертву вампира лечит переливанием донорской крови, а в качестве средств защиты от Дракулы использует крест, освященную облатку, магические растения и т.п . Такое утилитарное использование предметов церковного обихода, соседство их в арсенале Ван Хельсинга с магическими инструментами свидетельствует, что профессор отнюдь не образцовый католик, и христианский пафос романа, пожалуй, не столько реализация замысла автора, сколько домысел исследователей/38/.
Магия - не только и не столько путь к могуществу земному. Подлинная цель ее - возрождение, восстановление того совершенства, которым человек был наделен до грехопадения. Возрождение это мыслилось оккультистами как ступенчатый процесс, своего ро да восхождение "по лестнице в небо" - по степеням (ступеням) посвящения. Вот почему история противоборства магов может быть прочитана и как притча о возрождении. В Ордене Золотой Зари степени посвящения знаменовались каббалистическими Сефиротами/39/. На этом языке, понятном "читателю-единомышленнику", Стокер и рассказывает о тайне Дракулы. Сефироты интерпретируются еще и в символике карт Таро, а группа символов, "притягиваемых" пятым Сефиротом, подразумевает состояние, описываемое алхимическим термином "putreficatio" - "брожение", "гниение", т.е. распад, предшествующий возрождению/40/. Соответственно, "профанный" уровень использован ия Сефирота Власти открывает доступ к силам ненависти и разрушения, обращенным вовне, тогда как на "высшем" уровне силы эти обращены вовнутрь, они разрушают в личности все ложное, тленное, ради возрождения совершенного, вечного.
В стокеровском романе Дракула - существо не живое, хоть и не вполне мертвое. Он, по определению автора, "не-умерший", отлученный от смерти. С точки зрения романного сюжета бессмертие Дракулы - проявление могущества, но с точки зрения притч и бессмертие - аллегория заблуждения, остановки на пути самосовершенствования. Как всякий дьявольский дар, бессмертие оборачивается проклятием - это вечная смерть: попавший в дьявольскую ловушку уже не в силах сам выбраться из нее и возродиться.
В финале тело вампира, чье сердце и горло пронзены, рассыпается в прах, но именно тут на Дракулу снисходит счастливое умиротворение. Мистически эту сцену можно интерпретировать так: во прах рассыпалось ложное, тленное, а посвященный миновал рубеж. Теперь он мертв для смерти и жив для жизни вечной.

Михаил Одесский